ГДЕ ЖИВЕТ СЧАСТЬЕ?

Мне захотелось порассуждать о человеческом счастье с точки зрения психологии. Ведь не секрет, что именно психологи в своей работе вплотную сталкиваются со всеми проявлениями этого эмоционально-душевного состояния удовлетворенности своим бытием и окружением, осмысленностью жизни, осуществлением своего предназначения. А правильнее сказать, неудовлетворенности… Потому что по-настоящему счастливому человеку и в голову не придет обращаться за помощью к психологам.

Работа психолога как раз состоит в том, чтобы сделать клиента счастливым. Как, например, работа парикмахера – сделать клиента хорошо подстриженным. Профессиональная стрижка, красивая укладка – как говорится, клиент счастлив и доволен. Вроде бы, достаточно простая схема. Но увы… Если так рассуждать, то для того, чтобы стать психологом, потребовались бы только курсы при УПК. Стать счастливым намного труднее, чем стать подстриженным. С этим согласится каждый. Психология – это наука не только естествознания, но и гуманитарная. Поэтому у нее общая проблематика с философией, культурологией и многими другими гуманитарными дисциплинами.
Так вот мои рассуждения на вечную философскую тему: «В чем секрет человеческого счастья?» начались с созерцания одной коллекции старинных швейцарских часов. Часы лежали под стеклом и были специально открыты и разобраны так, чтобы зрителю был виден весь механизм. И вот что меня поразило – мельчайшие шестеренки, которые глаз тогдашнего «потребителя» никогда бы и не увидел, были покрыты тончайшей декоративной резьбой. Работа невероятной сложности. Думающий человек сразу задастся вопросом, это какую же надо иметь такую философию жизни, чтобы заниматься кропотливым трудом там, где это (с точки зрения современного человека) «никому не нужно»? А ведь действительно, давайте займемся исторической реконструкцией и попытаемся представить себе человека, который так работал. Какое у него было лицо, когда он все это кропотливо творил? Напрашивается однозначный вывод – как бы мы ни назвали этот стиль жизни, этот стиль однозначно приводил к тому, что люди, придерживающиеся его, имели-таки СЧАСТЬЕ. А вот мы, живущие в как бы «противоположную» эпоху, как раз таки бегаем за счастьем к психотерапевтам и на разные другие «курсы». И не обретаем... 

Приведу другой пример. Наш любимый Антонио Гауди взращивал свои здания в буквальном смысле слова. Саграда Фамилия густо населена – прирожденный скульптор, Гауди разместил на порталах и стенах множество фигур: Христос, Иуда, Пилат, царь Соломон, римский солдат, несметное количество зверей, птиц, насекомых… А почему? На стенах и крыше собора – 3400 статуй и разных других химер. Лес, парк из скульптур. На высоте 80 метров, полуспрятанная от глаза людского за какой-то громоздкой колонной стоит маленькая прекрасная статуя тщательнейшей выделки! Какова же сила художественного бескорыстия! Запомним это выражение. Ведь это – тот самый «рецепт» человеческого счастья, который мы с вами выпишем сейчас самим себе.
Вы можете возразить, те времена прошли. Давно ушла и эпоха модернизма, и эпоха великой готики, и те швейцарские мастера, которые наносили резьбу в стиле барокко на шестеренки часов. Давно ушли мастера, вырезающие скульптуры, что видны только голубям да современным туристам с супер-камерами... И Господу Богу, хочется добавить... Вот почему они так старались! Ведь не для начальника, не для «приемки», не для «комиссии по контролю качества» делали они свою тщательнейшую «никому не нужную» кропотливую работу. Они это делали для вящей Славы Господней, эти люди ушедших времен. Они верили во «что-то такое», что увидит, углядит своим Оком их труд и... оценит. И когда они трудились в эту свою «славу Божию», они, вероятно, испытывали самое настоящее ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ.
И психологи с этим согласны, что – да, именно так вырабатывается счастье. Они (психологи) давно знают, какой труд приносит высочайший экстаз, а какой – депрессию. Когда человек выполняет свою работу из-под палки, для начальника-самодура, еще для непонятно кого... Вот тогда он несчастен. Сравните труд человека, который жил в эпоху мастеров готики или барокко, и труд человека, который изготовил ну, скажем, стул, на котором вы сейчас сидите... И скажите мне, как психолог психологу, кто из этих двоих тружеников был счастлив? Я отвечу вам – подлинное счастье, не имеющее ничего общего с дешевеньким «оптимизмом», разглядит даже слепой – в работе швейцарца-часовщика, в работах великого Гауди. Ну, разве будет несчастливый, суетливый, недовольный всем, ненавидящий мир и свои условия труда человек вырезать изысканнейший орнамент на рабочей шестеренке? А разве будет счастливый человек делать вот этот топорный стул, который ломается под вами, едва вы его купили? Получается, что мы живем в самую настоящую «эпоху несчастливых людей». Потому что нас окружают предметы, которые сделаны для начальника, для непонятного «среднего потребителя», обсчитанного и выведенного на бумаге маркетологами. А еще мы работаем для зарплаты... А главный лозунг нашей эпохи – «И при чем здесь я?»
Вы вновь можете возразить, что те времена счастья ушли... А я вам скажу и убедительно докажу, что это не так! И в этом заключается главный позитивный, жизнеутверждающий и психотерапевтический месседж моих рассуждений.
Начнем с Педро Альмодовара. Он – наш с вами современник и живет как раз таки в разгар эпохи ширпотреба. Но вот, почитайте, как он снимал свои фильмы! Альмодовар требовал на съемках фильма «Возвращение», чтобы платки в комоде были высочайшего качества и с фирменными лейблами. Зачем? Ведь по сюжету героиня лишь выдвигает ящик, но ничего оттуда не достает? На что испанский режиссер ответил: «На платки с лейблами вы будете смотреть по-другому». Разумеется, Альмодовар не укладывается в сметы, сроки, размеры... Зато сколько премий и наград. Вот, на что тратится жизнь. Одна шестеренка ... Вы поняли рецепт счастья? Он в том, как нужно работать:

 1. Художественное бескорыстие;
 2. Работа не для начальника, а во славу Божию;
 3. И, наконец, на платки с лейблами вы будете смотреть по-другому.

 
Когда-то немецкого поэта Рильке спросили, для кого он пишет свои стихи. И тот ответил: «Для себя и для гипотетического альтер-эго». Это сказал человек, который не любил разбрасываться такими словами, как «Бог», «Божественное»... Я тоже не люблю. И понимаю Рильке. Человек, который не любит говорить вслух о Боге, всегда будет замещать это слово более сдержанным, что ли, понятием «альтер-эго» или в переводе: «мое высшее я». Вот и нужно нам с вами работать, как завещал Рильке – для себя и для воображаемого альтер-эго. Это рецепт счастья, если вы помните.
Вы вновь можете возразить, при чем здесь аристократы и поэты? Но мой психотерапевтический и оптимистичный сказ не боится критики. У меня есть еще один веский аргумент! Да, не все из нас родились в семье аристократов или поэтов.
Но вот что заметил мой приятель, профессор Педро Ромера. Как-то будучи в одном из музеев Нью-Йорка, он попал на выставку первых компьютеров, которые так же, как и древние швейцарские часы, лежали в разобранном виде (эта история очень перекликается с первой). И профессор обратил там внимание на пайку схем. Это была пайка, которая уж точно не была адресована никому, так как была упрятана вглубь компьютера. И пайкой этой занимались отнюдь не аристократы, а простые парни, которые вместо того, чтобы паять машинально, механично, оказывается, паяли «художественно». Ну, художества их были отнюдь не барочные, признаюсь сразу. Они паяли в форме цветочков, забавных рожиц, имен, а также непристойных слов. Вот каким вопросом задался Педро: «А для чего они так паяли»? И делает умозаключение, вспоминая знаменитое высказывание некого великого автора: "Искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно." Педро делает вывод – работать именно так, это насущная биологическая или, скорее, экзистенциальная потребность любого живого человека! В какую бы эпоху он ни жил и к какому сословию бы ни принадлежал.
Вот нам и четвертый ингредиент для «коктейля счастья»:

4. Искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно.

Для тех, кто не понял смысл выражения «художественное бескорыстие», я напомню, что это – когда ты вырезаешь статую до мельчайшей детали, зная, что эту статую никто не увидит. Никто, кроме Господа Бога. Художественное бескорыстие – это работа и отношение к жизни не «тяп-ляп». Это те мелочи, о которых знаете только вы. Например, ухоженные пятки зимой, когда мы ходим в шубе и сапогах. Красивое и дорогое белье, которое никто не увидит, потому что мы идем отнюдь не на свидание... Это привычка делать все медленно, тщательно, с любовью, с оглядкой на Всевидящее Око. Только так можно повысить качество своей жизни и испытывать счастье. Ежедневно. Конечно, вы не будете укладываться в схемы, в сроки, в бюджет. Конечно, вы не будете успевать сделать и половину дел. Но зато оставшаяся половина будет сделана так, как надо. Кстати, именно так лечится суетливость и мелкотравчатость нашего бытия, наполненного псевдо-хлопотами. Вы выпрыгнете из прокрустова ложа серости, и тогда у вас будет шанс прожить свою жизнь с гордо поднятой головой человека, который никуда не торопится, человека, который счастлив каждую секунду своего вдумчивого и неторопливого бытия... Ибо только там живет счастье.

Опубликовано в журнале «Тот en rus - Все по-русски», №6, 2012.  
http://www.totenrus.com/

Фото: shutterstock.com (2), 
Anastasios71 / shutterstock.com (1).

БАРСЕЛОНА АНТОНИО ГАУДИ

Барселона – убедительное подтверждение феномена: современная Европа все более и более состоит не из стран, а из городов.  Великие и прекрасные столицы  Европы – Париж, Рим, Лондон – распадаются на отдельные образы и впечатления. Барселона же – не уступая им в классе – цельна, совершенна и обтекаема. Этот город влюбляет, втягивает, как воронка, как вбирают человека объемы Гауди. Широкие улицы, округлые площади, бульвары с волнистыми домами невиданного облика будто опустились на эту землю одновременно, по мгновению одной руки. Собственно, так почти и есть.

Антонио Гауди сотворил восемнадцать сооружений в Испании, четырнадцать из которых – в Каталонии, двенадцать – в Барселоне.
Двенадцать работ на большой город. Немного, но Гауди сфокусировал стандарты, задал уровень. Определил стиль. В данном случае речь даже не о стиле, выдающимся мастером которого был Гауди, а то, что он показал – дома, парки, церкви можно не строить, а ваять. Архитектура, как скульптура, художество, искусство – вот что такое Гауди. Плавность, гладкость, обтекаемость, отсутствие прямых линий и острых углов, яркие цвета и аппликации – дома Гауди не воспринимаются конструкциями.Сталактитами стекают, а не высятся, дома Гауди. Занятно, что единственную премию при жизни он получил за самое обычное из своих зданий – Каса Кальвет. Мимо него, во всяком случае, можно пройти не ахнув. С другими не получается. Так на Пассейж де Грасиа, напротив Каса Мила, вечно стоит, разинув рот, толпа. Иначе и не взглянешь на эту семиэтажную жилую скалу, будто изъеденную ветрами и временем, волнами растущую вдоль бульвара и поперечной улицы Карер де Провенса. Ни одной прямой линии! Пока рот раскрыт, торопливо ищешь сравнения – имеет ли этот дом аналог в мире? 

Каса Мила – отдельный аттракцион: трубы, вентиляторы, лестничные выходы – не то средневековые рыцари, не то арабские женщины в чадрах, не то звездные воины, не то все-таки монахи в капюшонах, что ближе неистово набожному Гауди? Прообраз Каса Мила обнаруживается: Гауди если не копировал Монсерратские горы, то сочинял фантазию на их тему. Посетив Монсеррат, убедительным подтверждением находишь то, что линии Гауди плавно повторяют пейзаж гор. Вспомним, в Монсеррат из Барселоны выезжаешь ранним утром, неуклонно забираясь все выше. Приезжаешь, когда все еще в дымке, и перед тобой монастырь как монастырь, где торгуют очень вкусным творогом и всегда вкусным монастырским медом, а внутри чудотворная «Черная Мадонна». Но туман сошел, и ты будто переместился в иное измерение: вокруг сторожат огромные, причудливо закругленные горы, похожие на толпу сидящих, стоящих, лежащих вповалку голых – высоких и толстых – людей. Торчат их колени, плечи, головы, пальцы. Толстяки-нудисты взяли в кольцо монастырские здания, всего час назад казавшиеся большими, а теперь – избушками в горах. Да, Гауди определенным образом вдохновляли удивительные  пейзажи Монсеррата.
На век Барселоны выпало немало. В те годы, когда в Барселоне анархисты с модернистами боролись за прочность государства, местные богачи, новые каталонские, перестраивали город с невиданным размахом. Двести километров новых улиц, стройно размеченных на кварталы по сто тринадцать метров в длину. Названия главных магистралей пришли с чертежа: Авенида Параллель, Авенида Диагональ. Кварталы этой Барселоны – все со срезанными углами. Сначала кажется, что таково остроумное изобретение для удобства парковки, но это придумано за полвека до века автомобильного. Барселонская тяга к отсеканию углов оказалась провидческой – перекресток вмещает на треть больше машин, чем в других городах.
В новых кварталах заурядные дома чередуются со зданиями, украшенными цветным стеклом, пестрой плиткой, гнутым железом, орнаментом из ландышей и нимф. Тут развернулись предшественники, современники и последователи Гауди.
Около тысячи зданий арт-нуво в Барселоне, полтораста из них – экскурсионных. В сотнях лавок – интерьеры арт-нуво, в которых замечательно выглядят платья, книги, свисающие окорока. Арт-нуво – нувориши. Каталония была богата на стыке веков, и меценатство здесь считалось патриотичным. Барселона пришла к модернизму полностью готовой.
Впервые приехав сюда, я сразу попала в Барселонету – припортовый район, который сейчас сильно преобразился. Здесь я впервые узнала, что такое сарсуэла и паэлья марискада, и выучила первые каталонские слова: названия морских тварей, входящих в эти блюда. 13 лет спустя многое изменилось, добавилось помпезности, дороговизны, урбанизма, еда невкусной стала. Теперь многие знают, что там, где много туристов – вкусно не поешь.
Но прелесть Барселоны все же в том, что ее дома притворяются не-городом. «Природа не бывает одноцветной, в ней нет прямых линий», – любил повторять Гауди. Оттого у него все так плавно и пестро – весенний ландшафт, что ли, в котором лишь угадывается жесткая готическая основа.
В Барселоне, переживавшей тяжелый упадок с ХV по ХIХ век, не играли важной роли ни ренессанс, ни барокко, и каталонские архитекторы, естественно, обратились к готике. Двадцатишестилетний Гауди ездил за Пиренеи смотреть, как французы восстанавливают Каркасон. Не оттуда ли вынес Гауди непреходящее до глубокой старости ребячество, которое радует, но и пугает, и настораживает. Казавшиеся окружающим безумными, проекты Гауди финансировал богатый промышленник – хлопко-производитель Дон Эусебио Гуэль. По его заказу была создана одна из главных достопримечательностей Барселоны – Парк Гуэль.

Павильоны в виде холмов, гроты и пещеры, фигуры диковинных нестрашных монстров. Целый лес колонн, где бетонные деревья стоят, как пьяная компания. Длинная волна одной вьющейся на сотни метров скамьи с мозаикой из разноцветного битого стекла, абсолютно разная в разное время дня и при смене погоды.
«Архитектура, – говорил Гауди, – есть распределение света». Определение, с одной стороны, чисто профессиональное и потому парадоксальное. С другой стороны – совершенно религиозная мысль о том, что человеку дано лишь выносить плоскости и объемы на божий свет. Все, что делал Гауди, так или иначе окрашено его глубокой набожностью. Даже экологический принцип использования отходов. На украшение шли битые бутылки, каменная крошка, осколки керамики – в природе лишнего не бывает.
Был короткий период общепринятой респектабельности – когда в тридцать один год Гауди возглавил строительство собора Саграда Фамилия, Святого Семейства, он стал прилично одеваться, сидеть в кафе, ходить в театр. Но недолго. К концу Великого поста Гауди почти совершенно отказывался от еды и в эти дни не мог даже ходить на работу. Как-то к нему пришли и застали короля арт-нуво прикрытым старым пальто под свисающими со стен обоями. О странностях его – множество свидетельств. Известно, что Гауди не любил людей в очках. Что это? Неприязнь к наглядному наглому исправлению Божьего промысла о человеке?

В 1906-м Гауди поселился в павильоне Парка Гуэль. Я видела эту квартиру: учитывая диковинную мебель его собственной конструкции – жилье не просто отшельника, но отшельника-эстета. Отсюда этому женоненавистнику легко было спугивать парочки в своем Парке Гуэль. Может, поэтому он и устроил там гигантскую – но одну! – скамейку.
Но одним , пожалуй, самым  загадочным сооружением в Барселоне, а может и во всем мире считается Саграда Фамилия, над которым Гауди работал сорок три года. Загадка этого шедевра – в незавершенности. Мало того, что Гауди начал его строить в 1883 году и не закончил к своей смерти в 1926-м, но он не достроен и сейчас.  Хотя за последние годы можно наблюдать значительное продвижение строительства, а в 2010 году папа римский освятил церковь, и теперь там идут службы, тем не менее, проект является не законченным.
Все правильно: полное название церкви – Искупительный храм Святого Семейства. В самой идее – незаконченность, как жизнь – нескончаемое паломничество. Финиш – смерть. Пока строится храм, Барселона искупает грехи.
Он строил не по чертежам, а по эскизам и макетам, которые наскоро делал тут же, импровизируя прямо на строительной площадке. Поэтому, когда в 36-м анархисты, расстрелявшие тем летом в Каталонии десятки священников и разгромившие десятки церквей, сожгли мастерские Гауди, – это остановило строительство на двадцать лет. Складывались по кусочкам наброски, оставшиеся у помощников, разыскивались фотографии макетов. Из двенадцати задуманных башен со шпилями в виде разноцветных епископских митр при жизни архитектора воздвиглись только три. Один епископ спросил Гауди, почему он так беспокоится об отделке шпилей, ведь никто не увидит их. «Монсеньор, – сказал Гауди, – их будут разглядывать ангелы». 

Саграда Фамилия густо населена: прирожденный скульптор, Гауди разместил на порталах и стенах множество фигур. Для них позировали непрофессиональные натурщики: Христа Гауди лепил с тридцатитрехлетнего рабочего, смотритель стал Иудой, пастух – Пилатом, внук знакомого – младенцем Иисусом, уличный бродяга – царем Соломоном, римским солдатом – бармен из Таррагоны с шестью пальцами на ноге, в чем любой турист может убедиться. Полно животных: зверей, птиц, насекомых.
Он не строил, а выращивал свои здания. А воспроизводить природу рукотворно, успешно соперничать с ней – нельзя. Не велено. И то, что Антонио Гауди это могло удаваться с такой дикой растительной силой, – ничего не доказывает. Точнее, доказывает именно невозможность подобных попыток. Творения Гауди порождают в душе сложное чувство: смесь восторга и удивления. Гений на краю безумия, он шел извилистым путем по волнистой грани. Но любой идущий вслед за ним обречен с этой грани сорваться, оказавшись даже не безумцем, а глупцом, который вызвался тягаться – нет, не с Гауди, а с его заказчиком. С тем, на кого работал творец Барселоны. Как-то к нему в очередной раз пристали с упреками за медлительность. «Мой клиент не торопится», – сказал Гауди.
Гауди проработал 48 лет. Дон Антонио вел скромный образ жизни, питался в основном салатом, фруктами и молоком. Носил всегда один и тот же костюм. Прохожие на улицах принимали его за нищего и подавали милостыню. Он жил в своем мире, отрекшись от всего мирского. «Чтобы избежать разочарований, не надо поддаваться иллюзиям», – оправдывался он, утверждая при этом, что каждый человек должен иметь Родину, а семья – свой дом. «Снимать дом – все равно, что иммигрировать», – убеждал Гауди других, всю свою жизнь не имевший ни семьи, ни своего дома.  

Eго называли по-разному: король железа, король архитектуры, король модерна. Гауди родился в семье мастеров. Его отец, его дедушка, отец его дедушки и дедушка его прадедушки были котельщиками. И делали котлы любой сложности без всяких чертежей. Поэтому стремление что-нибудь выковать у Гауди – наследственное. Он тоже всю жизнь строил без чертежей, поэтому ни у кого не получалось достраивать его проекты. Всю свою жизнь Гауди был человеком очень религиозным и мистически настроенным. Он много молился и все время хотел строить церкви.
7 июня 1926 года неизвестный нищий старик попал под трамвай... Совершенно случайно его узнала пожилая женщина. Это был Антонио Гауди – гениальный архитектор, великий модернист, самый известный и самый любимый гражданин Барселоны, оставивший после себя два памятника – незавершенный храм и совершенный город.

Восемь произведений великого архитектора внесены в список ЮНЕСКО по охране мирового культурного и природного достояния. Это – парк Гуэль, дворец Гуэль, Каса Мила, фасад храма Святого Семейства с изображением Рождества Христова, крипта этого же храма, дом Висенс, Каса Батльо и архитектурный ансамбль Гуэля в Барселоне. 

Опубликовано в журнале «Тот en rus - Все по-русски», №6, 2012.  
http://www.totenrus.com/

Фото: shutterstock.com (5), wikimedia.org (1).